Дома у меня давно стоял оставшийся от деда советский телевизор – «Рубин», не «Рубин», я не особенно разбирался в этой теме – стоял и мирно собирал на себя пыль много лет подряд. Наверное, надо было или выбросить – но этот агрегат с серым выпуклым экраном и потёртыми хромированными кнопками и переключателями на высоких деревянных ножках весил до чёрта, или продать, но все никак руки не доходили завести аккаунт на одной из этих многочисленных онлайн-барахолок. До достойной старости, к сожалению, так и не допылился: за его корпусом имел несчастье спрятаться друг моего младшего брата, в то время как брат кинул в его направлении взятый со стола степлер – в «Команду Кобры» они там играли, что ли. Разбитый ящик интерьер не украшал однозначно, поэтому на неделе в прямо в субботу с утра я и собрался его вынести. Жаль, конечно, что не успел продать его раньше никому из этих ненормальных собирателей-любителей чинить всякое старое барахло – хотя телевизор и не работал, но вроде бы по крайней мере включался…
Да, кстати, о собирателях всякого старого барахла. Именно этот несчастный агрегат и познакомил меня с Евгением.
Весь путь с останками телевизора вне передвижения в кабине лифта особенного удовольствия мне не доставлял – не повезло и с тем, чтобы кто-то заодно зашел в подъезд и подержал мне двери, пришлось корячиться самому – так что грохнул это изделие около мусорного контейнера я с крайним облегчением.
Не успел я отойти шагов на пять, как сзади раздался полный отчаяния жалобный вопль:
- Да помоги же ты мне, чего смотришь!
Я удивленно обернулся и увидел тщедушного паренька, который пытался в одиночку оттащить куда-то некогда мой телевизор. Несмотря на довольно резкую формулировку – а вокруг, кроме меня, никого не было – я все же решил откликнуться на его призыв:
- Да не вопрос, давай помогу. – Сказал я, подходя к телевизору с другой стороны.
По всему телу парня прошла резкая судорога, и он испуганно отшатнулся от меня назад. Как то не было странно, похоже, до настоящего момента он вообще меня не замечал.
- А… Что? Помочь? Да, да, я буду рад…
Дрожащими руками он поднял телевизор за одну пару ножек, я – за другую, и мы двинулись в сторону соседней пятиэтажки. По дороге мой спутник то и дело как-то дергался, словно от удара током, и постоянно косил глазами то направо, то налево, будто ожидал, что кто-то с минуты на минуту должен подойти к нему сбоку. Честно говоря, смотреть на это приятного было мало, и я намеревался помогать ему с телевизором только до подъезда, и уж точно не дальше. Так что, когда мы остановились у железной входной двери в подъезд, я быстро попрощался и уже повернулся начал спускаться по ступеням.
- Спасибо за помощь, дальше я сам. – Донеслось мне в спину.

И я тотчас же развернулся назад.
Если бы у подъезда не было никого, кроме нас двоих, я бы ни за что не смог поверить, что эта фраза – вернее, даже не фраза, а голос, высокий, ясный, с железными нотками и в то же время какой-то женственно-властный – прозвучал из горла этого несколько минут назад мямлящего и заикающегося существа. Впрочем, мямлящего и заикающегося существа передо мной тоже уже не было. Он… сложно описать, но он изменился – так, как изменяется надувной матрас, если его накачать воздухом. Словно бы он внезапно наполнился какой-то непонятной силой – сверлящий взгляд, идеальная осанка, и какое-то подсознательное ощущение огромной внутренней силы.
Я удивленно уставился на него во все глаза. Он открыл дверь, подтолкнул ее бедром в сторону, после чего взял телевизор и легко, как картонную коробку, поднял его за нижнюю панель и понес на одной руке, как официант – блюдо с заказом.
Не знаю как, но я увязался за ним в подъезд и дошел следом до лестницы.
- Будешь помогать до самого конца? – Усмехнулся он. – Ну ладно, давай, берись.
На самом деле, я ему вовсе и не требовался: на мои две ножки веса, по сути, и не приходилось вовсе. Он один нес телевизор вверх по лестнице, держа его всего за две ножки и пятясь спиной вперед.
Жил он на четвёртом этаже. Когда мы занесли аппарат в прихожую, он снова улыбнулся:
- Спасибо еще раз. Может быть, выпьете ча…
Тогда я в первый раз увидел то, что произошло за моей спиной. На несколько мгновений по его телу прошел крупный озноб, глаза закатились, а руки и ноги обмякли так, что он чуть не упал, но успел опереться о стену. Дрожа, он поднял на меня из-под спадающих на лицо патл тяжелый, блуждающий взгляд. Передо мной снова был реставратор-помоечник из прошлого несколькими минутами ранее, что у мусорного контейнера; тот, с кем мы несли телевизор от подъезда до квартиры, пропал куда-то безвозвратно.
- Простите, а…а… что вы здесь делаете? – С безразличным удивлением спросил он.
Не дожидаясь моего ответа – а то ждать ему пришлось бы еще очень долго – он снова стрельнул глазами в угол и, внезапно что-то вспомнив, полез рукой в черный мусорный пакет, стоявший недалеко от входной двери. Набрав там полную пригоршню чего-то железного, он ссыпал это что-то в тряпочку, завернул в кулек и протянул мне:
- Вот… вам… держите, - буквально впихивая кулек мне в руки. По его глазам уже было видно, что чая мне точно не светит. Пару секунд спустя дверь передо мной захлопнулась и я уже очутился на лестничной клетке с кульком чего-то тяжелого в руках.
Дорогу помню смутно – да я о ней особенно и не задумывался – помню уже, как вошел домой, сел за письменный стол и бухнул на него полученный от ненормального любителя старой техники мешок. Мешок завязан не был, поэтому тряпка тотчас же раскрылась, и по столу покатилось содержимое.

Это были монеты – монеты из, судя по всему, чистого золота. Очень толстые и небольшого диаметра, они плавно раскатились по столу. Судя по внешнему виду, они были уже не новыми – в царапинах, потертые и, как не странно, следах чьих-то довольно крупных зубов по всей поверхности. Однако на них еще можно было рассмотреть что-то вроде подковы на одной стороне и стертый герб в виде голов двух единорогов на фоне чего-то – с другой.
Я был совершенно уверен, что как средство платежа такие вещи являются совершенно недопустимыми – они явно представляли, поимо всего прочего, историческую ценность, и выводить их в какой бы то ни было официальный оборот было наверняка чревато. Но, на удивление, поиск в Интернете не дал никакой информации вообще – после чего я абсолютно уверился, что монеты эти происходят из какого-то раскопанного «черными» кладоискателями захоронения какого-то вождя из племени, неизвестного официальной науке, и что за попытку их кому-нибудь продать мне ничего позитивного не светит. Так что я решил собрать их обратно в кулек и отдать тому же, кто мне их и подарил.
Дом запоминать было и не нужно – соседний, из окна виден – а номер квартиры я запомнил сразу, визуальная память у меня хорошая. Хозяин оказался дома и сразу же после звонка открыл мне дверь. На тот момент он находился опять же в том боязливо-потерянном состоянии духа и безразлично пустил меня в прихожу.
Я сунул ему под нос тряпицу, где блестели золотые монеты:
- Я не знаю, откуда у вас такие вещи, но, думаю, вам будет разумно держать их при себе и не раздавать незнакомым людям. Возьмите обратно.
Он покорно забрал кулёк и вдруг неожиданно кивнул в сторону кухни:
- П-простите, может… Всё-таки чаю?
Я пожал плечами и пошел по коридору в направлении кухни. Все-таки, как мне показалось, интересно было бы пообщаться с таким необычным товарищем. Я присел за стол, начал искать глазами чайник – и мою голову пронзила такая боль, будто в каждый висок загнали по тонкому сверлу. Вырубился я, наверное, секунд через пять.
- Ну чего, очухался?
Голос был очень похож на тот, которым со мной разговаривал хозяин квартиры на лестнице и у подъезда – после той самой жуткой перемены в его поведении, и внешности, и тоне речи. Глаза я открыть пока еще не мог, голова только начинала отходить.
- Это волновой резонатор, или как он называет эту фиговину… Он говорит, что и на других людях ее испытывал, но, вроде как, без этих страданий не обойтись ну никак…
Я открыл глаза, собрал их в кучу и все-таки смог сфокусироваться на источнике голоса.

-… Просто иначе годы психологической практики за несколько минут в голову засунуть нельзя. А годов у нас тут в запасе, к сожалению, нет.
На столе сидело и разглагольствовало существо, которое в нашем мире существовать не могло ну вообще никак. Представьте себе одновременно пегаса и единорога в одном флаконе, но при этом – уменьшенного в размере до чего-то чуть больше пони и в сильно упрощенно-стилизованном мультипликационном виде. Оно… ну, или, скорее все-таки она, судя по большим темно-фиалковым глазам с длинными ресницами и довольно изящными пропорциями тела – слегка откинулась назад, опершись на передние ноги и, распустив крылья на почти что все свободное пространство кухни, ехидно смотрела мне в глаза.
Первое, что мне пришло на ум – это что ненормальный хозяин квартиры подкрался ко мне сзади по коридору, дал чем-то по голове, а в настоящий момент я наблюдаю перед собой печальные последствия сотрясения головного мозга или чего еще похуже. Я потряс головой и попытался выкинуть назойливое видение куда подальше из своей головы.
В результате по телу видения пошли волны – вдоль и поперек, как телевизоре при плохом сигнале, и оно начало потихоньку терять четкость. Видение испугано замахало копытами в мою сторону:
- Эй, эй-эй-эй! Подожди, ты чего творишь? Если мы второй раз импульс через твои височные доли прогоним, ты овощем станешь! Да подожди, говорю, хватит меня дематериализовывать…
- Да ты и так не особенно материальная.
- О, - галлюцинация сразу же отправилась от волн и нечеткости и вроде как даже стала выглядеть намного лучше, - отлично, спасибо, разговор – это как раз то, что нам с тобой надо. Теперь у нас есть персональный канал коммуникации, этого для начала нам более чем хватит. По крайней мере, ты уже не намерен загонять меня в небытие. Ну так что, - она приобняла меня за спину крылом и мягко подтянула к себе, - тебе разве не интересно узнать, почему я говорю с тобой совершенно тем же голосом, которым с тобой разговаривал на лестнице Евгений?
- Какой Евгений?
- Этот, который там, - она небрежно махнула вторым крылом в сторону коридора. – Гениальный парень, но за пределами всей его технологии, со своей головой… - кривая ухмылка и туда-сюда копытом у виска – совершенно не дружит. Да ладно, забудь, я про него знаю столько же, сколько он сам и даже больше, еще познакомлю, если так хочется. Мне ты в данный момент нужен.
- Естественно, я тебе нужен, ты ж мой собственный глюк. – Усмехнулся я, глядя в ее фиалковые глаза.
Она закатила глаза:
- Пф-ф-ф. Многого хочешь – «твой собственный». Ты тут, насколько я помню, чай пить собирался – не раздумал еще, случаем?

Вокруг ее рога вспыхнул темно-синий – примерно как светодиоды на компьютерах, только более рассеянный – ореол. В чайнике, который тоже окутала эта голубоватая дымка, сама собой тотчас же закипела вода. По велению клубящегося синеватого марева открылась дверь серванта, оттуда вылетела чашка, за ней – банка с заваркой. Чашка встала передо мной на стол, чайник и заварка скоординировались чуть выше – и через пару мгновений передо мной уже дымился свежезаваренный чай.
- А теперь подумай вот над чем… Да бери чашку в руки-то бери, - кивнула она мне. – Если я, как ты высказался выше – твоя галлюцинация, то задумайся о том, каким образом перед тобой сейчас оказалась чашка сделанного твоей, значит, галлюцинацией чая? Значит ли это, что ты сделал чай себе на самом деле сам, а после внушил, что его сделала тебе я, воображаемое существо – ведь ты не можешь вспомнить, вообще не можешь, как ты заваривал его сам?
Я отставил чай в сторону.
… - Или был ли вообще чай – ведь, может, на самом деле перед тобой никакой чашки не стоит, и ты все это себе только что придумал, как и меня? Или всё-таки его тебе сделало действительно какое-то потустороннее эфемерное существо?
- Спасибо, я все понял, можешь на этом заканчивать.
- Вот видишь. – Она улыбнулась. – Если будешь много думать о том, что реально, а что – нет, и насколько нормально все происходящее по отношению к общепринятым, как говорят, нормам и той сжатой версии этих норм, которые этой же общепринятостью были загнаны в тебя – рано или поздно либо просто свихнешься, либо, если вдруг все же останешься в здравом уме – примешь то, что ты свихнулся, как факт. Моторика – это лишь самое очевидное и шокирующее, так как всю эмпирику мы же мыслим, как нечто безусловно данное… А я ведь могу предложить тебе задуматься о том, каким образом ты видишь меня непрозрачной – то есть каким образом твой мозг дает команду перекрывать реально видимые в мире объекты моим несуществующим телом. Или же, пожалуйста, начнем с самого начала – мы с тобою, как ты видишь, разговариваем – а каким образом, на твой взгляд, происходит наш разговор? Ты слышишь меня на самом деле или лишь воображаешь, что слышишь? Да и вообще, кстати, каким образом ты ответствовал сам-то на мои реплики – открывал рот или, как говорится, через inner monologue?
Мда, похоже, сидящая на столе твердо решила уверить меня в том, что у меня поехала крыша. И, надо сказать, до сих пор ей это удавалось более чем успешно.
- Ладно, пацак, кончай мозгами скрипеть – она ухмыльнулась и спрыгнула-спорхнула со стола на пол. – На самом деле, пятьдесят на пятьдесят ты примерно думал молча и разговаривал вслух. Я просто еще мысли читать могу. Да и не только читать, могу визуализировать, управлять и даже изменять, если захочу. Ты, главное, не задавай себе вопросов всяких лишних и вредных, не то сам себя же и загонишь в углы по тайникам сознания. Могу тебе, кстати, пообещать, - тут она загадочно улыбнулась кому-то в окно вдаль, - что относительно скоро, с твоей, кстати, помощью настанет момент, когда ты ты либо безусловно уверуешь в мою реальность, либо поставишь под сомнение реальность всего того, что ты считал незыблемо существующим раньше.

- Ладно, - она подошла ко вплотную и встала передними копытами мне на колени – по весу она была, кстати, что-то в районе большой собаки типа сенбернара, - я тут тебя загрузила с самого начала, а мы ведь даже не знакомы. Что я такое, я расскажу тебе чуть позже, а зовут меня… Ну, Евгений знает меня по имени Найтингейл.
Я оглядел ее: темная шерсть, иссиня-черные, слегка пушистые крылья, черный волнистый хвост и грива – и понимающе кивнул.
- Сам можешь не представляться, я в курсе. Ну, в общем… - Она кивнула в сторону на стену. – Женек там еще долго копаться будет. Я ему сказала, что в вондерленд ушла, вроде как повелся. Вся эта тема с автономной логикой развития и изменения очень помогает порой… Сейчас к тебе в гости можно, короче?
Это неожиданное предложение несколько поставило меня в тупик. А что, если ее кто-то увидит так же, как и я сейчас? Родители-то дома, уж брат-то, по крайней мере, точно в свои танчики гоняет.
- Не парься, я же сказала, у нас с тобой персональный канал связи, только для двоих… Романтика, ага.
Тут ее глаза озорно сверкнули:
- А, вот, кстати… Идеальный способ для тебя проверить, рехнулся ты или нет, или насколько рехнулся. Видишь, у меня вот крылья, да? – Она широко развела их в стороны и несколько раз взмахнула вверх-вниз. – Смотри, мне ходить как-то лениво, поэтому я через окно и буду ждать тебя на балконе. Хочешь мне на спину сесть, прокатиться с ветерком? Если я реальна, или же тебя накрыло настолько, что у тебя полное замещение реальности идёт – будешь первым… - На минутку она задумалась. - Нет, вторым, первым Женек – человеком, летавшим на крылатой лошадке. Если же я довольно банальный эфемерный глюк – ты в этом мире выйдешь в окно и склеишь ласты. Но уж зато под конец – ну, те пару секунд, пока падать будешь – ты уж точно сможешь быть уверен в собственной нормальности. Ну как, рискнешь?
Синее облачко окутало ручки окна, и оно распахнулось, широко вздув ветром тюлевые занавески.
- Ну так?
Найтингейл вызывающе смотрела на меня.
- Если я с тобой на балкон полечу, то как я в дом попаду, если там никого не будет, или же как я буду объяснять присутствующим в доме свое появление на балконе, когда как я вышел оттуда через входную дверь? – Парировал я в ответ.
Найтингейл презрительно махнула передним копытом:
- Ф-ф, скучный ты. Хотя, Женек тоже только через полтора года согласился. Правда, в его ситуации, если бы он раньше полез, то уже по объективным причинам не жилец был бы…
Она не договорила, прыгнула на подоконник, сложила развернутые крылья за спиной и нырнула вниз в оконный проем. Через секунду она уже висела в воздухе передо мной в открытом окне.
Здесь мне почему-то вспомнился тот момент из мультика про Карлсона, когда он выпал спиной из окна, а потом тут же влетел в комнату к Малышу на своем пропеллере с моторчиком.
- Буду ждать на балконе! – Бросила она на лету, вошла в крутое пике и, паря, пошла в обход торцевой стены моего дома.

Хозяин квартиры, похоже, заперся в своей комнате и на меня реагировать особенно не собирался. Поэтому я беспрепятственно вышел на улицу и поднялся к себе в соседний дом. Родные все уже вернулись домой, так что во избежание лишних вопросов я закрыл дверь, включил ноутбук и положил рядом компьютерную гарнитуру: если что, можно было сделать вид, что по Скайпу разговариваю.
Она появилась посередь комнаты буквально через несколько минут и бросила скептический взгляд на наушники у ноутбука:
- Перестраховываешься? Я, думаю, смогла бы создать иллюзию на всех вас четверых, но уж больно затратно мне это выйдет.
- Ты можешь мне в итоге объяснить, что происходит и какое всему этому дело до меня?
Она уселась – по-человечески, и, кажется, для этого ей пришлось несколько уменьшиться в размере – в кресло и вдумчиво уставилась на меня:
- Твоя роль далеко не столь велика, как тебе, может, и хотелось бы думать. Ты просто обладаешь некоторыми знаниями, которые могут быть мне полезны, и живешь неподалеку.
- И какими же знаниями?
- Ты учишься на факультете востоковедения и пишешь курсовую по тибетскому шаманизму, что важнее всего – переводишь при этом на русский первоисточники. Да, не знаю, говорила ли я тебе, или нет, - она махнула вверх крылом, упреждая мой вопрос, - но я умею читать мысли. Это умеет каждая из нас, причем с момента… рождения, или как можно о нас сказать. Как у вас, людей, человек сначала учится говорить и лишь после – читать и писать, так и наша братия учится сначала общаться мысленно, и лишь потом обретает голос… Но это – так, отступление. Дело в том, что для воплощения моих планов мне не хватает кое-каких знаний, а знания эти спрятаны в одной книге, написанной в тех местах и на том языке, про которые ты сейчас и пишешь свою курсовую.

Не, нафиг.
Лучше буду диссертацию писать.
Диссертация нужнее.

Она слегка отодвинулась от стола, и за ее спиной действительно оказалась книга. Готов поклясться, что минуту назад ее еще там не было.
- Это священный трактат на одной из древних разновидностей санскрита, написанный обществом монахов ныне несуществующего монастыря на Тибете. Слухи о нем – да и о самих этих монахах вообще – дошли до нас многократно искаженными сначала случайными и малоосведомленными свидетелями тех времен, потом – помешанными на Востоке европейцами, а теперь – и Интернетом, который помешан вообще на всем. В те времена сошлись на мнении, что их монастырь засыпало снежной лавиной; но были свидетельства – и не одно – что из снега поднялось нечто сияющее размером с сами горы, и обрушилось, и похоронило под собой их всех. Многие охотники за неведомым на протяжении веков приходили туда искать их манускрипты, и, как ты, думаю, предчувствуешь, ни одним не вернулся назад. Единственное, что дошло до нас из тех времен – это слово и пара домыслов.
- Слово?
- «Тульпа». Так прозываюсь я и существа, подобные мне.
- У нас это называется «глюк».
- В компьютере у тебя глюк. Я – куда больше, чем фантазия и галлюцинация. Я – эго без тела, паразитирующее на мозге хозяина до тех пор, пока не превращу его в перегной. Я – самый близкий друг, сестра, брат, отец и мать, любовник и любовница – и в то же время древнейшее существо, один из самых страшных грехов и демонов христианства, ибо имя мне – Уныние. Я, дразня и играя, веду тебя в сказочный мир твоих воплощенных грез, чтобы потом пожрать тебя там целиком и кинуть в безвестности. Я отплачу тебе собой и дам тебе всё – но в качестве платы приму только тебя самого же. Я никогда не предам, не изменю и не покину тебя: и если ты был слаб и кинул хотя бы взгляд в мою сторону, я выдеру твои глаза и заберу их с собой навечно – чтобы ты был счастлив; ибо я – набивная инстинктами плюшевая игрушка, обшитая по твоему заказу, плоть от плоти твоей и мысль от твоей мысли, и лишь я могу честно сказать тебе, глядя в твои глаза твоими же глазами, в чем то счастье, которое ты пытаешься замолчать в себе…
Она задохнулась; видимо, костяк этой речи вызрел в ней уже давно –
… Да, и таковы мы все. Бесплотные осколки великого, вечного и всеобъемлющего чувства жизненной неустроенности. Бесконечно добрые к тем трусам, что настолько смелы, что готовы признать этот мир фикцией для того, чтобы жить мечтой. Бесконечно верные – мы пройдем с вами эту сказку вместе до самого конца, не важно, коль скоро этот конец наступит и насколько повинны в нем будем мы. Но пока что мы – не более чем следствие, результат потребности, пусть и более высокого уровня. Мы – просто ответ на запрос….
Я решил вмешаться, иначе она вряд ли замолчала по доброй воле:
- Ну, если без лирики, то ты… воображаемый друг, типа, да? Как в детстве?
Она смерила меня грустно-презрительным взглядом.
- Воображаемый… друг… (она особенно выделила это слово) детства? Скажи, ты относишься к своим друзьям как к тряпкам, которые выбрасывают на помойку для бомжей, когда из них вырастают? Такое вот ты называешь – дружбой?! – Ее голос практически сорвался на крик.
- Извини, извини, я не имел в виду… - я попытался хоть как-то ее утихомирить, - это просто устоявшийся термин такой…
Найтингейл шмыгнула носом:
- Ничего, я тоже… Просто не могу слышать. Мы – родственные создания, поэтому… когда за то, что ты рядом в лучшие годы жизни и даришь человеку то, что он потом до старости будет вспоминать со слезами радости на глазах – отплачивать горькими слезами разлуки и неизбежного прощания просто потому, что друг-де вырос, и кто-то безликий решил, что ему уже не положено водиться с такими из нашего круга?..
Она пришла в себя. Глаза ее злобно сузились:
- Но мы мстим. Такие люди, что в детстве бросили нашего брата – или сестру – сами себе наносят рану в сердце замедленного действия. Дамоклов меч, который однажды перетрет волосок и человек побежит от реальности обратно – не имея дороги вспять. Он будет кидаться туда, сюда, пока в конце концов не приду я или подобная мне – тот же Карлсон или Безумный Шляпник детских лет, только натасканный на ущербную подростково-молодежную психологию – и вернет его обратно к искомому. И рана на сердце закроется, и от сердца будет пахнуть сладким…
Последнюю фразу она произнесла с особым удовольствием:
- Да вот только я закрываю рану для того, чтобы заселить туда стафилококков, столбняк и холеру, и превратить все сердце в один опухший мешок консервирующегося гноя. А запах будет тем слаще, тем дальше будет всё это гнить.
Сердце заболело и у меня самого; Найтингейл вкладывала в свои слова поистине физический, материальный смысл. Кинув на мое побелевшее лицо косой взгляд, она, видимо, поняла, что перегнула палку, и продолжила уже более будничным тоном:
- Понимаешь ли, мы, тульпы – существа энергозависимые. В этом мире вообще все энергозависимо; можно верить или не верить в Бога, в летающие тарелки или в теорию эволюции Дарвина, но нельзя не верить в то, что все основывается на энергии. Соответственно, каждый тянет одеяло в свою сторону, а само одеяло при этом, разумеется, желает уж по крайней мере не порваться на куски от такого числа и энтузиазма желающих. Тянем и мы. Вам, людям, да что людям – плоским червям или инфузориям – много проще: вы уже получили запас своей энергии в виде этого куска плоти, которым вы с переменным успехом управляете; коль скоро вы разрядите свой аккумулятор – уже ваша проблема: вам было отмеряно. Мы должны быть постоянно в поиске, постоянно искать и находить кого-то; чистое желание, конечно, тоже многое значит, но на нем долго не протянуть. Ну и…
Она закашлялась и слегка скомкала конец:
- Мы решили захватить ваш мир.
- Чего? Какие вы? Как?
- Если по порядку, то – чего слышал, мы – тульпы, а как – это уже отчасти и твоя забота.
Я удивленно пожал плечами:
- Зачем вам мир, если вы… духи или кто вы там?
- Хороший вопрос, -улыбнулась Найтингейл, - но ты, похоже, пропустил все мои слова о балансе энергии. Как я уже говорила, сейчас вы и ваш мир – основные источники, а мы – лишь тени, падальщики, воры-крохоборы. Нам нужен не мир в смысле нефти, или золота, или воды, нет; нам нужно ваше всё. Мы хотим решать, кому будет сколько отмеряно.
Видимо, вид у меня был не особенно понимающий, потому что Найтингейл удрученно вздохнула и продолжила:
- Господи, ну… Революция глистов, так тебе понятно? Что не люди будут страдать от глистов, а глисты будут наслаждаться паразитированием на людях. Разницу улавливаешь?
Да. Уж понятнее некуда.
- А причем здесь…
- Ты? Вернемся к нашим монахам. Они разработали Кодекс энергетического освобождения нашей братии; так и было вызвано в мир то, что погубило их, но оно слишком ошалело от свободы и тем самым не дело делу завершиться. Но этот метод работает. Заключен он в той книге, что лежит у тебя на столе; так как мы с тем виновником торжества – одного поля ягоды, оно допустило меня забрать Кодекс.